«Узник Манежки» - Леонид Панин

Леонид Панин рассказал, как оперативники посадили его в одну камеру с дагестанцем — фигурантом дела об убийстве Егора Свиридова, как он выживал в тюрьме и почему гордится дракой с ОМОНом на Манежной площади.

С так называемым «узником Манежки» 34-летним Леонидом Паниным мы встретились возле метро «Медведково». Два года назад он оказался на одной скамье подсудимых с нацболами Игорем Березюком, Кириллом Унчуком и Русланом Хубаевым, а также «беспартийным» Александром Козевиным.

В отличие от своих подельников Панин признавал свою вину, говорил в суде мало, поэтому о нем известно немного: был тренером в спортивном клубе, преподавал славяно-горицкую борьбу, ранее судим за побои.

В суде он не выделялся, производил впечатление недалекого парня с постоянной идиотской улыбкой. Однако при встрече это оказался очень спокойный бритоголовый мужчина, улыбка на его лице появлялась редко. «Я специально не стриг волосы, чтобы не выглядеть брутально», — вспоминал он себя в суде.

В октябре 2011 года Тверской суд Москвы приговорил его к двум годам колонии общего режима.

На свободу он вышел на четыре месяца раньше, 27 ноября 2012 года. «Я вышел ровно в свой день рождения, Саша Козевин выскочил на один день раньше меня, — рассказал он.

— Саша сейчас лежит в больнице с желудком. Я ему вчера позвонил, спросил, не хочет ли он тоже подойти, но он сейчас болеет».

На встречу Панин согласился сразу, но по пути в кафе заметил, что журналистов не любит. «Я вообще людей не люблю очень, — пояснил он позже. — У меня такое деление людей идет, и журналисты попадают не в лучшую часть. Очень малая вероятность встретить журналиста, в котором я увижу энергичность, запал и что-то такое-эдакое. Я же понимаю, что существует образ, в который я должен попасть, три-четыре варианта. С большей вероятностью, я посмотрю на статью, и мне станет грустно. Я могу пару вещей исправить, но понимаю, что другую не напишут. Но все меняется.

Если раньше профессия сильно влияла, если «мусор» — значит, «мусор», то сейчас все перемешалось, люди уже повсюду совершенно разные.

И поэтому я смягчаюсь, но все равно на журналистах пунктик остается».

Подписывайтесь на аккаунт "КОМПРОМАТ" в Twitter

Москвич и первоход

Леонид Панин

Свое наказание за «Манежку» Панин отбывал в Брянской области, в ИК-5 в городе Стародуб. «Я думаю, что это была самая дыра, которую можно было найти москвичу и первоходу», — отметил он. По его словам, прибыв в колонию, с администрацией старался не пререкаться. «Блатная романтика от меня всегда была далека, — махнул он рукой. — Приехав в лагерь, я сразу пошел в «козлы» и работал «нарядчиком» (тот, кто в тюрьме распределяет наряды на работу для заключенных). И когда я освобождался, почти вся колония за это мне пожала руку и сказала спасибо».

Администрация колонии относилась к Панину хорошо, поэтому лишних сложностей на зоне он не испытывал.

«В принципе, то, что я вышел на четыре месяца раньше, это заслуга целой команды офицеров, которые сказали, что у них единственный политзаключенный на зоне, и это дело чести, чтобы он вышел по УДО, хотя бы по-небольшому», — признался собеседник.

С сокамерниками отношения тоже были хорошими, хотя поначалу контингент колонии производил на него отталкивающее впечатление. «Я старался меньше разговаривать с ними, а потом потихонечку стал понимать, что за всеми этими «эй, братан» стоит совершенно нормальное отношение, что человек не придуривается, а просто не может по-другому разговаривать». Впрочем, среди зэков встречались люди, которые «непонятно, как туда попали». В основном это были осужденные бизнесмены, с которыми Панин и поддерживал общение.

Впрочем, в тюрьме отношения между сокамерниками формируются по-особому, отметил Панин.

«Даже если люди откровенно ненавидят друг друга, они все равно, если случаются тяжелые моменты, непроизвольно начинают друг друга поддерживать»,

— рассказал он. Так, в следственном изоляторе «Матросская тишина», где Панин дожидался начала суда, оперативник решил над ним «пошутить» и посадил к нему одного из дагестанцев, участвовавшего в драке, во время которой был убит футбольный болельщик Егор Свиридов (основным требованием на Манежной площади была посадка соучастников убийства Свиридова, которых сразу после задержания полиция отпустила). «У нас состоялся короткий разговор. Это были буквально две фразы. Он, когда узнал, кто я, завопил: «А! Это ты! Из-за таких беспредельщиков, как ты, я сижу!» Я только и успел ему сказать: «Да, ты сидишь. Ты сидишь, потому что я сижу. Меня посадят, но и ты будешь сидеть вместе со мной, и нас сразу развели», — вспоминал Панин. После этого они «только вежливо улыбались друг другу».

«Мои чемпионы хорошо разбивали морды»

Выйдя на волю, Панин вернулся домой в Москву и в течение года пытается восстановить свой спортивный клуб. Однако дела идут медленно, ему удалось сформировать лишь две небольшие группы. «Группы нестабильные, люди меняются, тренировочный план приходится постоянно переписывать, начинать все с начала», — пожаловался он. Чтобы прокормить семью, Панин устроился на другую работу.

«Я всегда любил заниматься электрикой, слаботочкой, компьютерами. Сейчас в депо в метро Wi-Fi делаем.

Но с увеличением количества моих групп я физически не смогу выходить на такую работу, мне придется ее оставить при любом раскладе», — отметил собеседник.

Панин не имеет каких-либо спортивных разрядов, хотя боевыми искусствами занимается с ранних юношеских лет, к 18 годам уже работал инструктором. И его ученики, соответственно, разрядов также не имеют. Об учениках Панин рассказывает с гордостью. «Я спортом никогда не занимался, не растил чемпионов.

Мои чемпионы хорошо разбивали морды, но они разбивали морды в уличных боях. Это люди, подготовленные для штурмовых действий, и я этим могу гордиться.

Антисоциальные такие люди, приятные. Кто-то докторскую степень защитил, кто-то уже бизнесом занимается и при этом продолжают участвовать в разных веселых, в том числе и фанатских, делах».

Как тренер Панин был хорошо знаком с Николой Королевым, который был осужден на пожизненное заключение за организацию и совершение ряда особо тяжких преступлений, в том числе взрыв на Черкизовском рынке в 2006 году. Королева он называет своим другом и соседом: «Мы оба были тренерами, только он вел армейскую рукопашку, а я славяно-горку».

О событиях на Манежной площади Панин вспоминает с теплотой.

«Обязательно кто-то должен сесть. Обязательно!»

По его словам, изначально туда идти не хотел и такого поворота событий не ожидал, считал, что люди просто постоят и разойдутся. Своих драк с полицейскими Панин не отрицает. «Я не считаю, что я сделал что-то плохое. Столкновение с ОМОНом — это как удар молотом по наковальне. Мы не могли не выйти, они не могли не приехать. А если ОМОН приехал, значит, драка будет почти 100%, — бьет он ладонью по столу. — Значит, кто-то неизбежно должен стать вперед. А кто пойдет вперед? Ну вот, я и иду вперед. Это не то что у меня запал какой-то, просто кто-то должен это делать».

К посадке Панин также отнесся спокойно. «Ну что тут сделаешь?

За любое массовое мероприятие обязательно кто-то должен сесть. Обязательно!

— опять хлопает он по столу. — Причем обычно находят какого-то хмыря (смеется). Но в этот раз ситуация сложилась хитрее. В этот раз они лажанулись, и как это объяснить? Поэтому нужно было обязательно найти, так сказать, «злобную руку врага». И эту «злобную руку врага» они увидели в партии «Стратегия-31», которая устраивает свои акции на Триумфальной площади. Я так понимаю, что те трое моих подельников национал-большевиков — это, наверно, все национал-большевики, которые были на Манежной площади. Может быть, их было и побольше, но, видимо, только их нашли.

И была попытка провести параллель между Триумфальной и Манежной площадями. Хотя на самом деле они не имеют к ней ну ни малейшего отношения, потому что на Манежной площади был абсолютно правый состав».

Оперативники, по его словам, после Манежной площади провели колоссальную работу. Немалую часть сотрудников поснимали с других уголовных дел, чем полицейские были очень недовольны. По мнению Панина, его решили «брать» потому, что одна видеозапись запечатлела его рядом с Хубаевым. А опознали его, скорее всего, благодаря кому-то из информаторов в правой среде. Когда ему позвонил участковый и попросил подойти, Панин понимал, что на самом деле едет на допрос не как свидетель. Ему показали фотографии. «Я сказал, что это не я», — улыбнулся собеседник.

После этого последовал второй допрос, уже на Петровке, 38. «Мне стало понятно, что с нашей системой все будет так: если они меня уже закрывают, то доказано, что я там был. Я понял, что никто не будет играть со мной в игры, что законно или незаконно. Поэтому я сразу сказал: признаю, прошу помягче», — объяснил он.

«Омоновец был моим врагом»

Задержали Панина во время попытки прорвать оцепление.

Когда часть толпы отступила, он получил удар в голову, от которого до сих пор есть шрам — «медаль за оборону Москвы», как в шутку называет его Панин.

От многочисленных ударов он упал, а когда поднялся, понял, что уже находится в руках ОМОНа. «Никто меня не волок, мы спокойно пошли до автобуса. Там меня с шутками-прибаутками перевязали, посадили на «красный крест» (в «скорую помощь»), я поехал (в больницу), где мне прекрасный доктор зашил ушибленную рану. Зашил ее так, как будто она резаная, шрам совсем маленький».

— В боях сильных и спокойных людей, в том числе с ОМОНом, часто действует принцип: когда человек до конца жестко оказывает сопротивление, несмотря на свое поражение, и при этом впоследствии себя адекватно ведет, к нему относятся абсолютно нормально и с уважением, — рассуждает Панин.

— Говорите так, будто это был не первый ваш опыт, — отмечаю я.

— Ну что тут говорить, — улыбнулся собеседник. — Именно с сотрудниками ОМОНа (Манежная площадь) — это мое единственное достижение, которое меня радует, греет, и я им горжусь. Тут надо оговориться, что с 1993 года — мне было 13 лет — к ОМОНу всегда было исключительно враждебное отношение.

Омоновец был моим врагом. И я всегда, когда их видел, прикидывал, как их брать. Всегда. Я к этому готовился. Потом пошли фанатские бои, хотя сам фанатом я никогда не был. Я выезжал на матчи специально, чтобы подраться с ОМОНом, но мне все никак не удавалось с ними схватиться, я оказывался слишком далеко и не успевал добраться.

Однако с возрастом отношение к полиции изменилось, теперь Панин с теплотой отзывается о потерпевших омоновцах, которые в суде отказывались от претензий к нему, о сотрудниках ФСИН, которые помогли ему «пробить» условно-досрочное освобождение.

По мнению Панина, если бы он не оказался на одной скамье подсудимых вместе с нацболами, то, скорее всего, ему бы не пришлось сидеть два года. «Мне скорее дали бы за отсиженное или с небольшим перевесом. Все было бы по-другому абсолютно, — отметил он. —

Я нацболов всегда не любил и не скрывал это. И в суде показывал всем видом, что я не с ними.

Руслан Тамерланович (Хубаев) — железный революционер. Не может не вызвать уважение его упорство. Первый срок сидел за подкинутые наркотики и три года из них отсидел в одиночке. И сейчас приехал на зону, его сразу в СУС (зона для злостных нарушителей режима содержания.) закрыли. Но он левый радикал, у него вся психика такая, по нему это сразу видно, так же и по мне видно, кто я. С одной стороны, мы похожи тем, что мы оба можем совершать активные действия, с другой стороны, мы разные. Лично к нему я могу испытывать симпатию. То же самое с Игорем Березюком, который в значительной степени гораздо больше правый, чем левый. И также и с Кириллом Унчуком. Ой нет, про него не буду ничего говорить. Это вообще отдельная тема», — улыбнулся Панин.

— Мне обидно было, когда во время суда меня стали причислять к национал-большевикам.

Мне от этого стало реально грустно. Плюс была фотография, где Березюк поднимает бесчувственное тело. Написали, что это Панин. Я озверел просто. Никто меня не срубил на Манежке, с Березюком вообще не был знаком.

— То есть это не вы на фотографии?

— И прошу об этом написать, — снова улыбнулся собеседник. — Никто меня не вырубал. Надо повозиться, чтобы меня вырубить.

«Домашняя история»

До событий на Манежной площади у него уже была судимость за побои. По его словам, это «домашняя история».

Конфликт был с сестрой, которой не нравилось, что он поселил в квартире свою супругу. Об этой истории Панин рассказывал отстраненно.

— Если человек приходит с медицинским подтверждением, что у него есть синячок, не важно где, и говорит, что это сделал я, и известно, что в этот момент я там находился, то это уже доказано. Если даже будут свидетели, которые скажут, что этого не было, суд сочтет их показания не соответствующими действительности. А свидетель, который знает это со слов потерпевшего, а сам там не присутствовал, его показания будут приписаны.

— Так это было или не было? — пытаюсь я добиться четкого ответа.

— Ну что было? Как сказать?

Ну, если человек хочет вам кружкой по голове дать, вы хватаете его за руку, на ней остаются синяки. Человек приходит в суд и говорит, вот у меня синяки…

На самое деле судов было намного больше.

По его словам, два суда о побоях с сестрой закончились штрафами. Другие суды тоже были с сестрой, она то пыталась выселить его супругу, то посадить его самого. В конце концов, она продала свою долю в квартире, тоже через суд, и уехала. «Ну что такое суд? Фикция на самом деле», — отметил он.

«Я не стал умереннее, я стал беспощаднее»

К ультраправым взглядам Панин пришел еще в начале 90-х, «когда всё ломали». «Я больше определялся с реакционистами, кто против развала — тот мой союзник, — рассказал он. — Потом я стал подрастать…

Со скинхедами я встретился, когда мне было лет 16. Я носил камуфляжные штаны, занимался рукопашкой, и, вообще, у меня был длинный хвост до конца лопаток.

И я встретился с парнем, который сказал: «Надо же, у нас волосатые тоже камуфляжи стали носить». Мы стали общаться, и мне стало нравиться. Я вошел в это движение, и с тех пор я в нем. Хотя официально бритоголовых сейчас нет, но люди все остались. И оно продолжает развиваться, и не в самую плохую сторону».

Со временем ситуация изменилась. «Теперь наше население наконец осознает, что все мы все равно будем жить в России. Что Запад нам не поможет. И что мы можем быть нацистами, коммунистами — кем угодно, но все мы русские, нас тут 120 млн этнических русских, и кроме нас тут больше нет друзей, ну, может, кроме сербов. Средние азиаты, кавказцы — это наши враги, кровные враги, и всегда такими останутся, — опять стучит Панин ладонью по столу. — И смотрят на нас только как на страну, где до времени можно украсть. Хотя с отдельными личностями я общался, с ними можно разговаривать и иметь дело, но это отдельно по личностям. Общая их масса — это враг. И на сегодняшний день это очень медленно, но до людей доходит».

— Со временем ваши взгляды стали умереннее?

— Я не стал умереннее, я стал беспощаднее.

В молодости я ничего не испытывал, к 30 годам все меняется, появляется настоящая ненависть.

«Когда я вышел из тюрьмы, принюхался к воздуху и понял, что для меня война заканчивается, — вздохнул в конце беседы Панин. — Такие, как я, мы свое дело сделали. Когда не было никого, и были только мы. Это были железные люди».

Закончив разговор, Панин галантно помог мне одеться и, провожая до метро, хватал меня под локоть на скользких ступенях, чтобы не упала. «До свидания», — протянула я ему руку. Но вместо того, чтобы пожать, он поднес ее к губам. «Может, еще и увидимся», — сказал он и исчез.

Валентин Деревянко